Пряная живопись Владимира Глухова

Качим и кермек – два растения, ко­торые, сплетаясь, образуют сухой шар, что ветер бросает из сто­роны в сторону. И сам художник подобен ему… Его новая выставка, кстати, так и назы­вается «Качим-кермек». Она о Глу­хове и, похоже, о том, как тяжело жить вне родины. С художником за чашкой чая с медом беседовал кор­респондент журнала «Тюмень».

Тюмень: В чем заключена ваша традиция, авторский почерк?

Владимир Глухов: Я думаю, вернее уверен, что я как художник вписыва­юсь в традицию и западную, и право­славную. Русскую. Разумом хотел бы полностью принадлежать ей, но опыт, темперамент, живописные предпо­чтения остаются в русле француз­ского модернизма, импрессионизма, фовизма, русского авангарда 1920-х годов. Про свой почерк могу сказать одно: надеюсь, что он у меня есть.

ТМН: Жанровый вопрос…

В.Г.: Жанр для меня – лишь форма, которую я выбираю в зависимости от конкретной задачи. Она, как пра­вило, возникает спонтанно, обычно одновременно с сюжетом картины.

ТМН: Какая выставка за последний год была для вас самой значительной?

В.Г.: В Союзе художников суще­ствует традиция: каждый по дости­жении 50-летнего возраста делает юбилейную выставку. Моя персо­нальная в мае 2011 года была имен­но такой и стала для меня важным событием. Для нее я собрал все ра­боты, которые были доступны тогда в Тюмени, как еще принадлежащие мне, так и купленные тюменскими коллекционерами. Все владельцы картин любезно предоставили мне их для экспонирования, в Москве та­кое встретишь нечасто. Говорят, что выставка получилась интересной, вызвала определенный резонанс.

Картины Владимира Глухова хранятся в музеях Душанбе, Москвы, Тюмени, а также находятся в российских и зарубежных частных собраниях живописи

ТМН: Вы не называете себя тю­менским художником, это не ваш родной город, но есть что-то ценное в нем лично для вас?

В.Г.: Люди. Мои друзья – поэты, писатели, философы, музыканты. А еще, наверное, ценю жесткие и тяжелые условия – климатические, бытовые, социальные, в которых мне пришлось и приходится жить в Тюмени. Это мобилизует скрытые способности души и тела. И, конеч­но, главное – духа, что очень важно!

ТМН: Ценность искусства и его цена. Как соотносятся эти понятия сегодня?

В.Г.: Искусство сейчас стало атри­бутом рынка, чьи правила игры лиша­ют искусство главного – чистой души и духа. Так или иначе, рынок всегда при­сутствовал, но его доля в нашей жизни сегодня приняла угрожающие разме­ры. Во многих местах, в бывших куль­турных центрах планеты дух покинул искусство. Надеюсь, не навсегда. Есть еще островки нестяжания, где остается жив принцип – делаю это не благодаря, а вопреки. С этих островков, думаю, впоследствии и начнется возрождение. Человека можно научить понимать и ценить искусство прежде всего вос­питанием. В том числе религиозным. Не фанатичным, конечно, а воспита­нием в атмосфере любви. Огромную роль здесь играет сфера общения, куль­турный слой. Я не говорю о тех редких людях, у которых любовь и понимание красивого врожденные. Таких очень мало, но они встречаются.

ТМН: Есть ли у вас работы, кото­рые вам сегодня хочется переписать?

В.Г.: Конечно. Почти все. Только больше – дописать, чем переписать. Иногда это доходит до болезни, и потому – во вред картинам. Имен­но поэтому, наверное, в моей ма­стерской работы не висят по стенам.

ТМН: Как вы считаете, Влади­мир Глухов сегодня в моде?

В.Г.: Нет. И не хотел бы. Мода – вещь преходящая. Суетная. Как го­ворится, широко известен в узких кругах. Но ни в коем случае не моден.

ТМН: Какую свою картину вы ни­когда не продадите?

В.Г.: Такой работы в моей кол­лекции нет. И вряд ли будет. Это все равно, что из любви к дочери не вы­дать ее замуж, лишить счастья. Кар­тины, которые закончены, должны быть независимы от художника.

Текст Татьяна Паласова
Фото Павел Анущенко, Евгений Шульц