История одного индийца в России

Викрам Пуния, единственный владелец компании «Фармасинтез», сбежал от индийской жары в Сибирь, чтобы – как оказалось – основать дело своей жизни. В эксклюзивном интервью он вспоминает лихие девяностые, рассказывает, почему не стал врачом, и называет главные принципы своей жизни: быть позитивным и верить в себя.

Я встретила Викрама Пуния на Innoweek в Тюмени: он рьяно рассказывал о том, что нужно создавать инновации в сфере лекарственных препаратов. В свое время он добился того, что Россия стала производить и экспортировать медикаменты, которые раньше только импортировала. Мы поехали на фармацевтический завод, выкупленный Викрамом в 2014 году, где он лично провел мне экскурсию. Тогда это было обанкротившееся предприятие, а сегодня здесь выпускают лекарственные препараты для больниц, и планируют начать производство уникальных гормональных препаратов,которые пока Россия только импортирует. Пуния намерен инвестировать в «Фармасинтез-Тюмень» около 5 млрд руб.

Викрам – индиец по происхождению, чей отец – очень состоятельный девелопер, но ирония в том, что он не переносит жару и поэтому после окончания очень престижной школы, бросил Индию и переехал в Россию учиться на врача. В 22 года он понял, что хочет добиться чего-то большего и решил остаться в России и основать свой фармацевтический бизнес. Сегодня Викрам –единственный владелец «Фармасинтез» – компании №1 в России по производству госпитальных препаратов, в которую входят 5 заводов, с оборотом почти 12 млрд рублей в год.
 

Вероника Мелконян: Викрам, вы родились в Индии, в очень состоятельной семье, учились в престижной школе, зачем вы переехали в Россию?

Викрам Пуния: Я окончил школу в Джайпуре, это столица Раджастана, самого большого штата Индии. Папа у меня бизнесмен, довольно крупный девелопер и достаточно состоятельный, поэтому я ходил в школу высшего класса, мало кому доступную в Индии. Все предметы преподавались на английском, мы там жили, нас занимали с пяти утра и до 10 вечера. Эта школа дала мне дисциплину и воспитание. После школы я поступил в медицинский институт, отучился три месяца, но мне было тяжело физически, я часто болел. Понимаете, я не люблю и не переношу жару (смеется). В буквальном смысле. Потому решил продолжить обучение в каком-то более прохладном месте. В то время у Индии был обмен с Россией – идеальный вариант. Прошел конкурс, мне сказали: «Добро пожаловать в Иркутский государственный медицинский университет!» Я сказал: «О’кей, Иркутск так Иркутск». Всё произошло практически случайно.
 

Отец не возражал, что сын зачем-то уезжает учиться в далекую Россию?

Я был настолько тверд в своем решении, что он понял: спорить бесполезно. По-русски я уже через полгода говорил не хуже, чем сейчас (смеется). Я поступил на лечебный факультет, хотел стать врачом. Но после первого курса подумал: сколько денег может заработать врач? Да, он помогает людям, но хорошие дела можно делать иначе. Мне хотелось чего-то более масштабного. Перевелся на фармфакультет. Параллельно решил заняться бизнесом, потому что больше узнал о русской культуре, атмосфере, потребностях. Вообще, я не планировал оставаться в России и делать бизнес. Всё как-то само собой произошло. Я тут недавно думал: ведь мог бы стать киноактером, как многие индийцы (смеется).
 

В Москве я уволил абсолютно всех. Это был 2008 год. Наш оборот практически не рос. Народ элементарно бездельничал

Помните, когда заработали первый миллион долларов?

Мне было 22 года. Сначала пришел на завод, договорился поставлять кожаные куртки, чай, откуда-то взялись несколько контейнеров женских колготок. Всяким торговал – слава богу, что недолго. Потом возил лекарства в чемоданах на самолете. Тогда можно было быстро зарабатывать, маржа приближалась к 100%. Начал работать с крупными клиентами, например, с медсанчастью Сибирской железной дороги. Верили на слово. Через полгода получил контракт на $250 тысяч. Появились деньги и доверие. Но наступил переломный момент! Я понимал, что торговля – это не мое. Я хотел быть производителем лекарств. Когда ты торгуешь чужим, тебе диктуют: 100$ за упаковку, хотя ее цена – 30$. Считаю, надо делать препараты доступными, чтобы люди могли лечиться. Стал изучать тему производства и в 1997 году свернул всю торговлю и приступил к строительству первого завода. В сентябре основал компанию «Фармасинтез», нашел пару местных партнеров, они понимали российскую разрешительную систему, налоги и тому подобное.
 

Во сколько вам обошелся завод?

Миллиона, который у меня тогда был, не хватило. С большим трудом я убедил банк, чтобы дали в кредит еще два миллиона долларов. Под 40–50% годовых. Заложить мне было нечего, я несколько месяцев ходил в одних и тех же джинсах (смеется). В конце 90-х все лекарства в России имели импортное происхождение и отличались высокой стоимостью. Завод заработал в 1999 году. Мы сосредоточились на производстве дженериков (от англ. generic – лекарственные препараты с доказанной фармацевтической, биологической и терапевтической эквивалентностью с оригиналом. – Прим. ред.) для лечения социально значимых заболеваний, таких как туберкулез, поскольку регион остро нуждался в этих лекарствах.
 

Почему дженерики?

Думаю, в России надо гораздо серьезнее заниматься этой темой. Ведь 90% заболеваний можно лечить уже существующими препаратами. Нужно, чтобы больше лекарств производилось в России. И лишь потом думать про 5–10% заболеваний, которые сложно лечить существующими препаратами. В 2005 году мы открыли в Уссурийске второй завод. А дальше у нас был долгий период застоя.
 

Я слышала, что вы приехали в Москву и, поняв, что там ничего не работает, уволили всю команду…

О да! Это был 2008 год. Наш оборот практически не рос. Народ элементарно бездельничал. Хотя в Москве имелась полноценная большая команда, которая должна была организовывать продажи, регистрировать препараты. Ни того ни другого я не увидел. Я понял, что в более серьезный бизнес надо заходить самостоятельно. И я уволил абсолютно всех, никого из старой команды не осталось. Иначе нельзя! У меня было уже двое детей, пришло время получить российское гражданство, а индийский паспорт сдать в посольство. Переехал жить в Москву и начал плотно заниматься управлением.
 

К 2020 году наш вклад в экономику тюменской области составит более 5 млрд рублей

То есть сегодня вы единственный владелец компании?

Да. У меня было 64% акций компании, в 2008 году я выкупил у партнеров 100%-й пакет компании «Фармасинтез». С тех пор оборот «Фармасинтеза» вырос в 10 раз и в 2016 году составил около 12 млрд рублей.
 

К этому обороту уже добавились показатели завода «Фармасинтез-Тюмень»…

Тюмень – единственный пример, когда мы купили готовый завод. Все остальные заводы спроектированы и построены нами с нуля. И опять всё решил случай. Начинали общение с губернатором ХМАО–Югры Натальей Комаровой по поводу обанкротившегося на тот момент «Юграфарм», но правительство округа назвало слишком высокую цену. В итоге я забыл про этот завод. Но в 2014 году случайно встретился на Петербургском экономическом форуме с Владимиром Якушевым. Меня удивило, что, хоть и заочно, он меня знал. Говорит: «Вы же хотели в Тюмени завод купить, почему передумали?» Я рассказал, в чем проблема, после мы встретились в Тюмени, губернатор без всякой бюрократии дал поручение команде отработать вопрос за неделю, четко сказал: «Мы хотим, чтобы завод действовал, чтобы люди работали». Сделку закрыли в начале 2015 года, к лету мы запустили завод в режиме 24/7.
 

Каких финансовых результатов удалось достичь?

В Тюмени в основном мы производим госпитальный сектор – инфузионные растворы. Также лекарства от диабета, гормоны и рентгеноконтрастные препараты. Только в этом году «Фармасинтез-Тюмень» даст 1,2 млрд выручки, заплатим 100 млн рублей налогов. К 2020 году в результате всех инвестиций планируем увеличить оборот до 5 млрд рублей и будем платить не менее 500 млн рублей налогов. К 2020 году наш вклад в экономику Тюменской области составит более 5 млрд рублей.
 

За счет чего хотите этого добиться?

У меня есть очень большое желание, чтобы Тюмень стала основной площадкой выпуска препаратов для лечения сахарного диабета второго типа. Более того, мы хотим вывести инновационный препарат для лечения сахарного диабета – госоглиптин из группы DPP-4. Это российская разработка компании «ХимРар». Мы единственная компания в мире, которая будет производить его, поставлять по всей стране и на экспорт.
 

Хотелось независимости и чего-то более масштабного, поэтому я бросил торговать и решил стать производителем лекарств

На недавней рабочей встрече с губернатором Владимиром Якушевым вы объявили о стратегических планах развития компании в Тюмени – о создании на действующей площадке производства гормональных препаратов в 2017–2019 годах...

Да, верно. Производство гормональных препаратов – это очень ответственное и сложное производство. Европейские фирмы создали стереотип, будто российские компании не умели, не умеют и никогда не научатся делать препараты для женского здоровья. В России действительно нет подобных проектов. Импортозамещение в этой сфере фактически не осуществляется. Импорт – 97%, рынок 30–35 млрд и практически весь монополизирован. Наш проект направлен на усиление лекарственной безопасности россиян. Поэтому уже четыре года мы каждый день работаем над технологиями. В Тюмени будет создано самое современное производство, начало выпуска препаратов намечено на 2020 год.
 

Вам как крупному инвестору оказывается какая-то господдержка?

Да, правительство Тюменской области нам очень помогло, и в покупке оборудования, и в компенсации лизинговых платежей. Я точно вам скажу: каждый правильно вложенный рубль правительством в предпринимателей сегодня – завтра будет давать дивиденды. Эти вложения всегда очень выгодные: бизнес поднялся – и пошли налоги, рабочие места, и занятость, и подъем экономического потенциала региона. Поэтому я считаю, что подход Тюменской области сегодня сильно отличается. Меня недавно спросили: «А где вы чувствуете лучший инвестиционный климат?» Я утвердительно сказал – в Тюмени. У нас много заводов в других регионах, и я надеюсь, что другие губернаторы, читая это интервью, не обидятся (смеется). Но я говорю объективно: в Тюмени команда губернатора очень продвинута и реально заинтересована в развитии бизнеса, я такого нигде не встречал. Собственно по этой причине мы зашли в ваш регион и инвестируем сюда большие средства.
 

Какая доля производства всех ваших заводов идет на экспорт?

Пока экспортная доля около 10% из совокупного объема. Но тенденция идет к увеличению. Основной экспорт – СНГ, из дальнего зарубежья, я думаю, у нас в этом году может добавиться Азия: Вьетнам, Камбоджа. Надеюсь, что в следующем году мы выйдем на Латинскую Америку.
 

В Тюмени будет создано самое современное производство гормональных препаратов, импортозамещение в этой сфере фактически не осуществлялось. Начало выпуска препаратов намечено на 2020 год

Сегодня на фармацевтическом рынке России импорт занимает 70%. Какие вы видите изменения через 5 лет?

В 2015 году в России более 60% лекарственных препаратов для лечения ВИЧ-инфекций производилось внутри страны, хотя в 2005 году было 99% импорта. Это произошло благодаря двум-трем компаниям. На эту тему мы общались с президентом Владимиром Путиным в рамках форума «Клуб лидеров». Еще один пример: в 2000 году 90% препаратов для лечения туберкулеза ввозились, сегодня более 90% их производится внутри страны, более того, Россия даже экспортирует их в десятки стран мира. Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы к 2022 году соотношение было 50 на 50. Это одна из моих глобальных целей. Сначала ты хочешь заработать денег, и это нормально, но потом деньги перестают играть основную роль в жизни.
 

Ради чего в таком случае каждый день ходите на работу, что вами движет сегодня?

Философский вопрос. Иногда думаю: «Ну хорошо, я перестану работать сегодня же. И что дальше?» Наверное, я не потрачу всех денег, которые заработал за всю жизнь. Если ты уже умеешь делать что-то для себя, то сделай что-то хорошее и для других. Россия мне очень много дала, я все деньги заработал здесь. Есть желание улучшить имидж России. Хочется, чтобы страна была самодостаточной в плане лекарственных препаратов.
 

Большие деньги меняют человека?

Ты по-другому начинаешь одеваться, начинаешь немного по-другому жить, дорогие дома, машины… Но это до определенной степени, а после $100 млн нельзя ничего поменять. С этой суммой уже можно позволить себе все блага этого мира, весь доступный комфорт. Если денег будет $500–700 млн, это уже ничего не поменяет.
 

Вы щедрый?

О, наверное, да. (Смеется.)
 

Я рассказал Владимиру Якушеву в чем проблема, после мы встретились в Тюмени, губернатор без всякой бюрократии дал поручение команде отработать вопрос за неделю, четко сказал: «Мы хотим, чтобы завод действовал, чтобы люди работали». Сделку закрыли в начале 2015 года, к лету мы запустили завод в режиме 24/7

За что поощряете сотрудников, за что увольняете?

Если мы достигли намеченной цели и сотрудник приложил для этого усилия, то он может получить и миллион рублей к зарплате. Я ориентирован только на результат. Если он неудовлетворительный, разбираюсь, почему. Концептуальная ошибка – меняю себя, ошибка человеческая – меняю команду. Раньше в моем характере была, по-моему, плохая черта для бизнесмена: я пытался постоянно перевоспитывать людей, убеждать в том, чтобы они работали. Сейчас понимаю, что после 30 человек сформирован полностью, и его менять – это пытаться учить летать того, кто умеет только ползать. Я стараюсь, конечно, подбирать вокруг себя очень сильную команду, хотя культура производства фармы в России не очень развита.
 

Викрам, ну и последний, мой традиционный вопрос: вы счастливый человек?

(Улыбается и тянется за планшетом.) Сейчас покажу. Как-то вечером я вышел на балкон в своей новой квартире в Иркутске… Хороший вид, весь город как на ладони – вижу общежитие, в котором жил, когда только приехал из Индии (показывает фото), и вспоминаю себя 25-летней давности – не имел ни рубля, но был таким же позитивным и счастливым, как сегодня. Если ты мрачно думаешь, то мрачным и станешь. Надо иметь веру в себя, любить свое дело и быть позитивным, и тогда всё получится!
 

*источник: журнал tmn №33 (июль–август 2017)

Текст: Вероника Мелконян
Фото: Платон Шиликов, Ольга Гениевская