Архитектурный экскурс в будущее

Тюмень – удобный для жизни город. Смею утверждать – по благоустройству, чистоте, развитию социальной инфраструктуры Тюмень мало с каким российским городом можно сравнивать. Это феномен последних 20 лет, но в особенности – последнего десятилетия. Все города имеют свое лицо: архитектура прошлого – вот что их определяет и привлекает путешественников. Однако повсеместно новая архитектура, городская инфраструктура, благоустройство свидетельствуют о провале нынешней российской архитектурной и градостроительной идеологии.

К нынешнему благообразному облику Тюмень шла долго, можно сказать, что сегодняшние перемены выстраданы

Недовольны архитекторы, граждане, управленцы. Екатеринбург наращивает число высотных стеклянных стаканов, но не становится Нью-Йорком или Токио. Омск и Томск застроились безвкусно спроектированными и наспех сделанными кирпичными уродцами, утратили свой прежний благородный флер. В Самаре, Москве, Питере, Курске, Ростове в глаза бросаются нелепые и лишенные вкуса архитектурные фантазии, олицетворяющие все постсоветские комплексы: претензии на роскошь, чувство неполноценности, мечты о красивой жизни. Вся эта лепота непременно украшается «оригинальными» и бесполезными бонусами вроде башен и шпилей, куполков, вывертами фасадов, так что иностранные коллеги спрашивают: у вас прямые здания теперь нельзя строить?

В инфраструктуре, благоустройстве, чистоте большинство городов вернулись в далекие 1930–1940-е, и обледеневшие сугробы зимой на обочине главных улиц диковинка только в Тюмени. На руинированные мегаполисы вроде Саратова или Воронежа без сострадания трудно смотреть. Но давно ли наши гости с таким же сочувствием смотрели на Тюменцев?

Повезло Нижнему Новгороду, который в 1990-е годы неожиданно стал признанной профессионалами столицей российской архитектуры, правда, ненадолго: здесь в те годы сошлись культура хорошей архитектурной школы и административный ресурс главного архитектора, роль которого до гибели в автокатастрофе выполнял Александр Харитонов. Он и сам был практикующим архитектором, вместе с Евгением Пестовым они составили уникальный тандем, создавший лучшие вещи новой российской архитектуры. Харитонов знал, кто чего стоит и как сделать, чтобы строилось то-то и такого архитектурного качества, какое соответствовало древнему городу. Прекрасно работал сам и дирижировал процессом. Нижегородская архитектура отличалась не фасадами и формами, а тем, как здание привязывалось к среде, к архитектурному контексту. Мой коллега заведующий кафедрой средового дизайна, архитектор и кандидат архитектуры Николай Ляпцев коротко прокомментировал нижегородский прорыв: «Я такой шикарной архитектуры нигде никогда не видел». А ведь творцы ревнивы к коллегам.

Архитектура (дизайн), как и политика, экономика, культура, – лишь отражение идей и интересов, даже не «экономики»: Франция времен готики или Древний Египет не были богаче сегодняшних их наследников, при этом качество, масштаб, затраты на ту старую архитектуру, несопоставимы с нынешними. Ключи, как известно, в головах людей, в культуре и установках общества – и отдельных граждан, и мыслящей элиты, и людей, принимающих решения. К нынешнему благообразному облику Тюмень шла долго, можно сказать, что сегодняшние перемены выстраданы. Город освобождается от патриархального строя жизни. Он сохранил часть прежних достоинств: здесь все близко, неплохо согласовано и функционирует: услуги, торговля, медицина, транспортная схема, социальная среда.

Есть и «тормоза»: рассогласованное сознание «народонаселения». Внутренние рассогласования заметны в коммуникациях, речи (объявление в автобусе: «Луговая выходят?» – «велик могучим русский языка»), в топонимике и организации процессов (связанный все с тем же общественным транспортом пример: возле гостиницы «Нефтяник» объявляется «улица Советская», а возле филармонии – «гостиница «Нефтяник»). Рассогласования в мозгах понятны: это и мировая тенденция, но учтем и то, что Тюмень – город независимых людей, здесь не было рабства и скученности населения, стесненного пространства – жители были свободны от внешних условностей.

Тюмень нуждается в первую очередь в поэтизации города: в фотографиях, музыке, прозе и поэзии, журналистике и телевидении

Внешние рассогласования серьезно определяют нашу жизнь. Проявляются они в равнодушии к сотрудничеству и согласованию интересов, к обратным связям с внешним миром. Здесь каждый сам по себе, для себя и за себя, за свой бизнес, а внешний мир мы воспринимаем как отчужденную среду. Впрочем, в этом просматриваются и общие черты наших сограждан-россиян, у нас они сильнее выражены. В результате при сегодняшней активной созидательной политике мы получаем город, в котором прошлое и новое не связываются, личные и общие интересы в непримиримом конфликте, а проигрываем мы все и город, все общество.

Тем не менее Тюмень приобретает первичную идентичность (мало связанную с прошлым), и новый журнал о Тюмени – следствие и важный импульс этого процесса. Город, область наращивают хозяйственные и управленческие мускулы. Что дальше?

Прогнозировать сегодня, когда скорость развития увеличилась в 80–100 раз (Элвин Тоффлер. «Шок будущего»), дело неблагодарное – прогнозы не сбываются, кроме редких случаев, основанных скорее на сверхсознании – слишком нелинейным стал мир. Он вошел в фазу «проектной цивилизации» (дизайна, говорят англичане,

Архитектура и дизайн становятся экономическими и стратегическими искусствами, которые обеспечивают успех начинаниям

Дизайна с большой буквы, охватывающего все сферы жизни, а не только проектирование шкафов или машин). В цивилизации дизайна (иначе – в проектной цивилизации) во всем генерируются инновации: в обществе, работе, науке, информации. Но нужны они не сами по себе, а для выработки такого формата жизни, который приближает человека к сути его бытия. В новых (проектных) обстоятельствах жизнь становится все более интенсивной, интересной, творческой, содержательной. Содержательное наполнение жизни – ключевой вопрос, определяющий привлекательность городов, регионов, стран.

Есть ли это у нас – в духе города, в институциях, структуре профессий и рабочих мест, в целевых установках вузов и проектных структур, в доминантах деятельности? Если нет – то нас ждет линейное развитие – неспешное, без качественных перемен, темпы которого будут определяться финансами и личностями управленцев. Город останется удобным для обывателей, собирающим вавилон народов и этносов. Он будет терять своих толковых детей, поскольку нетерпеливые и жаждущие самореализации, творческие и амбициозные будут, как и сейчас, уезжать в Питер, Москву, Нью-Йорк и Лондон – туда, где градус культуры выше, возможности шире, а социальные лифты работают и по вертикали, и по горизонтали. (Наша главная телерадиокомпания объявила недавно: «Время белых воротничков закончилось, наступило время рабочих профессий». А незадолго до этого манифеста в Екатеринбурге я услышал, что в высокотехнологичных производствах оборонной отрасли ни инженеры, ни рабочие больше не нужны – оборудование такое, что требуются математики, программисты высочайшей квалификации с университетскими дипломами.)

Вялое последовательное развитие будет до тех пор, пока город не накопит человеческий ресурс, творческий потенциал, могущий дать ему противоположные импульсы и качества. А это предполагает.

Пока что мы – героическими усилиями – лишь имитируем современную проектную цивилизацию. Нельзя соединить стремление к переменам и стабильность, ставшую молитвой последнего времени. Проектное мышление, инновации, модернизация требуют, чтобы на арену жизни – в данном случае мы говорим об архитектуре города, среде обитания – вышел новый творческий слой людей, для которого исследование, поиск, эксперимент, риск и свобода мышления являются базовыми качествами.

Необходимо, чтобы профессиональные проектные установки разделялись обществом, бизнесом, властью – хотя бы частично. Когда-то Симона де Бовуар осуждала в «Прелестных картинках» консервативные установки обывателей: «Люди хотят нового без риска, забавного с гарантией солидности, роскошного по дешевке». С тех пор Франция (действие «Прелестных картинок» происходит там) стала другой – современной динамичной страной, эффективно решающей многие проблемы.

На свете много хороших городов, но нет лучших. Тюмень – все более современный город, солнечность и независимость характера жителей – его особенности. Много высокообразованных людей, среди возрастных граждан и среди молодых, многие из которых поучились, пожили и поработали в Европе и США. Правда, солнечность постепенно уходит, улицы затеняются новоделами, закрывающими небо, перспективу и нагнетающими негативные эмоции (есть простые правила, среди которых самое простое: дома не должны быть выше ширины улицы). Да и «независимость» бьет по нам – пренебрежением высокими стандартами профессиональной культуры.

Главное наше родимое пятно – неистребимая провинциальность культурной жизни, вторичность архитектурной, художественной и дизайнерской среды, катастрофа непрофессионализма. У нас есть, конечно, Михаил Михайлович Бирман, превративший филармонию в насыщенную гастрольную площадку. Но здание филармонии от него не зависело: несмотря на большие реконструктивные затраты, оно – одно из безвкусных, как и фасад областной библиотеки, как чудовищные интерьеры нового театра и так далее. Если не считать «простых граждан», для которых круглые столбики и арки – уже верх красоты, более-менее профессиональные люди критично воспринимают архитектурно-дизайнерское формотворчество. Интересно, что у большинства современных зданий, у дизайнерских решений нет авторов: кроме исходных авторов есть «независимые» соавторы, получается вообще что-то третье.

Все сводится обычно к неумелой бутафории, а ведь архитектура остается искусством не фасадным, а планировочным, пространственным, тектоническим, функциональным, образным и ансамблевым.

Если фасадные аспекты в нашей культуре «на подъеме», то в отношении пространства, стиля и, главное, идеологии и внутреннего содержания нашей архитектуры, интерьерного дизайна, городской среды дела обстоят не так весело. За три последних десятилетия не построено ничего, сопоставимого с домом правительства, возведенным в 1948 году, или с отелем «Тюмень», для многих небесспорным. Есть исключения: симпатичные фасадные композиционные находки, хорошие реконструкции и реставрации, вывески и витрины. Но город не обрел нового архитектурно-дизайнерского лица. И это не вопрос только формы.

Внешние рассогласования серьезно определяют нашу жизнь. Проявляются они в равнодушии к сотрудничеству и согласованию интересов, к обратным связям с внешним миром

Тюмень, на мой взгляд, нуждается в нескольких вещах. Как ни странно, первейшая – это поэтизация города: в фотографиях, музыке, прозе и поэзии, журналистике и телевидении. У нас много фотогеничных мест, связанных с прошлым, с советским периодом. Город живописен и, к счастью, озеленен, что прикрывает огрехи нашей деятельности; в городе пульсирует жизнь – и это поводы для поэтизации.

Ясно, что Москва или Питер, близкие сердцу спешащих туда на ПМЖ сограждан, – крайне не приспособлены для жизни, передвижений, быта. Но эти города романтизированы в долгой художественной традиции, их обаяние не обсуждается, хотя оно и преувеличено и уж точно не соответствует реалиям. И тем не менее: «Я смотрю на Москву через призму поэзии, через призму музыки, призму любви. Просто так на Москву смотреть бесполезно – просто так ничего не увидите вы» (Юрий Колесников, стихи Геннадия Иванова) – это западает в душу. Романтизация и поэтизация города, его души – это не рациональное и манипулятивное «брендирование», хотя Москва сегодня платит дань западным (как обычно) агентствам за формирование позитивного лица (имиджа) города.

Следующее: город нуждается в ставке на развитие, изменении его культурного статуса. Смотрите: Париж приобрел за последние полвека огромный центр искусств им. Жоржа Помпиду (Бобур) (1), освобожденный от минфина Лувр (2), напротив Лувра – огромный музей импрессионизма Орсэ (3), а чуть дальше от Орсэ – недавно открытый фантастичный по архитектуре и музейным технологиям музей Бранли (4, 5). Только в центре ко многим парижским музеям добавилось за недолгий срок около 400 тысяч «квадратов» экспозиций – примерно 12 тюменских музейных долгостроев.

Теоретик современной архитектуры Чарльз Дженкс утверждает, что в новой цивилизации искусство приобретает «центральную» роль в современном городе, а музеи выполняют функции кафедральных соборов. В таких музеях выставочные и просветительские функции переплетены с коммуникативными, развлекательными и развивающими. В большинство крупных музеев мира не войти в простоте – так много в них посетителей с утра и допоздна. Все значительные архитекторы современности поработали на музейный бум не один раз: Бобур (Ренцо Пиано и Ричард Роджерс), Орсэ (Гае Ауленти), Лувр (Йо Минг Пей), Бранли (Жан Нувель), музей науки в Амстердаме (Ренцо Пиано) – подобных «самых ярких» сооружений сотни. Статусный музейный мейнстрим не раз созидали Норман Фостер, японцы Арата Исодзаки, Кэндзо Тангэ, Кисё Курокава, американцы Фрэнк Гери и Филип Джонсон…

Повышение культурного статуса используется проект-менеджерами для реанимации депрессивных городов вроде Шеффилда, Бильбао или Лиона. Инструментом перемен становятся крупные музеи, фестивали, профессиональная культура, за которыми идут инвестиции, поступления от туризма. К примеру, Бильбао, портовый город с населением около 200 тысяч (сегодня около 400 тысяч) утратил в какой-то момент свою морскую подпитку. Новую жизнь город обретал с помощью архитекторов-стратегов: Фрэнк Гери воздвиг знаменитое здание музея Гугенхайм-Бильбао (плюс 3 млн туристов). По проекту Нормана Фостера построено метро (около 90 млн пассажиров в год). Бильбао стал знаменит, интересен, посещаем. Трамвай Бильбао и метро – одни из красивейших. В Лионе взамен ткацкой промышленности созданы крупные гостевые фестивали, например «праздник света в Лионе», принимающий несколько миллионов туристов за пару недель. Здесь же разместилась штаб-квартира всемирного канала «Евроньюс».

Архитектура и дизайн становятся экономическими и стратегическими искусствами, которые обеспечивают успех начинаниям. Фактом является то, что развитие той или иной территории уже невозможно без развития профессиональной культуры. О том же говорится во всемирном докладе ЮНЕСКО: «Мы стали свидетелями создания такой универсальной вселенной, в рамках которой понятие «культура» приходит на смену понятию «цивилизация». Далее: «Мы утверждаем, что показатели культуры и развития должны служить мерой интеллектуальной, эстетической, социальной и политической деятельности народа на благо человека» (1998).

Тюмень в этом контексте выглядит парадоксально. Мы идем как бы в общем направлении и даже впереди своих соседей, но как бы в другую сторону. Понятно, что город напряженно наверстывает то, что недополучил в годы бурного развития нефтегазовой индустрии – материальные условия жизни города, всего юга области. Усилия по развитию нашей цивилизации, формированию достойной повседневности заслуживают глубокого уважения.

Одновременно закладывается отставание – родимое пятно технократического мышления: недоверие к душевно-духовной жизни, снисходительно-презрительное отношение к профессиональной художественной культуре. Предпосылки такого отношения понятны: наши интеллигенция, предприниматели, управленцы и сами деятели искусств невежественны в художественных вопросах. Больше 20 лет мы находимся в культурной изоляции от мира, и это при бурном развитии связи. Долгие годы господства технократии сделали привычной опору на вербальную коммуникацию, рационализацию, логику, целевую программу – но не на самоорганизацию творческих личностей и поддержку самоходных профессиональных проектов и инициатив.

В новейшее время важным становится развитие интуитивно-образного, самоорганизующегося и нелинейного творческого типа сознания, поддержка связанных с ним институций, творческих инициатив. Рациональный тип преобладает в повседневности, бизнесе, управлении, для него принципиально важны «ресурсы» и «эффективность». На интуитивно-образном мышлении основываются науки и искусства, оно рождает изобретения и открытия, художнические и проектные прозрения и прорывы. Это мышление основывается на нелинейной мотивации, на энтузиазме, ведь «энтузиазм есть принцип искусства и науки» (Фридрих Шлегель – немецкий писатель, поэт, критик, философ, лингвист. Вместе со старшим братом – Августом Вильгельмом – были главными теоретиками йенского романтизма. – Прим. ред.). В условиях развитой обывательской среды этот тип сознания нуждается в сознательной внешней поддержке – в образовании, деятельности. Там, где требуется прорыв, качественный скачок, преобразование и инновация, нужна поддержка «точек роста» творческо-экспериментальной деятельности.

В Тюмени последних лет вложения в камни культуры беспрецедентны. И при этом не появился ни один новый коллектив, новый мастер, лидер. Не просматриваются ни симфонический оркестр, ни оперный театр – они не появятся, пока здесь не будут выращены творцы. Должны появиться и окрепнуть школы, в них – мастера, воспитывающие мастеров. Без вложений в человеческий капитал искусства, науки, проектную культуру ничего не случится. Нужно целенаправленное развитие интеллектуального, творческого человеческого капитала. Его развитие в большей мере позволяет изменить парадигму развития, типологию творческого и проектного мышления, а следовательно и духовную, и материальную среду.

Поэтика – вот забытое даже профессиональными архитекторами и дизайнерами понятие, его забвение мстит уродствами. Поэтика – система художественных средств, иногда неявных, но определяющих обаяние архитектуры, дизайна, искусств. Обыватель не станет художником, пока не расстанется со стереотипами обыденного мышления – прагматизмом, рассудочностью. Художник владеет категориями «образ», «форма», «творческая идея», «художественный текст», «проект», «семантика», «контекст», «мера», «соответствие», «творческая методика».

Но пока наши края – вотчина самодеятельности: в понимании города и его среды, здания и его контекста, пространства и начинки, в понимании потребностей личностной самореализации. Если не перешагнем через художественную самодеятельность, не поднимемся над привычной обыденностью, не будет у нас будущего – так подсказывает мировой опыт и личная интуиция.

Автор текста: Геннадий Вершинин, вице-президент Союза дизайнеров России, директор Института архитектуры, дизайна и визуальных искусств ТГАКИСТ

Автор фото: Максим Чернятьев