we-enter
14:12 / 24 Декабрь 2012

Страх и трепет в большом городе

Страх и трепет в большом городе

Социальный психолог Надежда Радина интервьюировала жителей Нижнего Новгорода, выясняя, где им страшнее всего. Среди лидеров оказались туннели, парки, вокзалы, рынки и прочие места скопления всевозможных «других». В одних случаях этот страх был совсем иррациональным, в других — имел отношение к реальным рискам. Отдел науки «РР» провел собственное мини-исследование среди жителей других городов, задавая вопрос: «Какие места в вашем городе вызывают у вас наибольший страх». Наши результаты почти совпали.

we-enter

-Как любому человеку, мне дискомфортно непонимание. Недавно, оказавшись случайно в плохо известном мне районе города, я поймала себя на мысли, что мне это место очень не нравится. Нам, людям, нужно знать, понимать, поэтому мы готовы даже что-то страшное напридумывать, лишь бы не оказаться в неизвестности, — признается Надежда Радина. У нее много регалий: доктор политических наук, кандидат психологических наук, профессор НИУ Высшая школа экономики — Нижний Новгород, ведущий научный сотрудник сектора этногендерных исследований Института этнологии и антропологии РАН.

В одном из последних номеров журнала «Социальная психология и общество» опубликовано ее исследование, посвященное городским страхам. Она провела почти сотню интервью с жителями Нижнего Новгорода, выясняя, какие места в городе их пугают.

Это не просто социологический отчет в духе «столько-то процентов боятся вокзалов, а столько-то — помоек». Радина попыталась разобраться в сущности городского страха.

 

Страх и трепет в большом городе

 

Темнота

Темнота — очень популярная деталь при описании «мест страха». Против генов не попрешь. Homo sapiens всегда существовал как дневное существо: с наступлением темноты наших предков мог запросто сожрать любой хищник, который лучше ориентировался без света. Во всей человеческой культуре «темные силы» — это плохие, те, с кем лучше не связываться.

«Человек плохо приспособлен к жизни в условиях пониженной освещенности, поэтому в темноте он чувствует себя неуверенно, а также, возможно, обладает своего рода генетической программой «страха в темноте», выполняющей охранительную функцию. Другим объяснением безусловности «страха в темноте» может выступать факт, связанный с особенностью обработки информации в условиях зрительной депривации: в темноте человек обладает «половинчатой информацией», которая дополняется воображением», — утверждает Надежда Радина.
 

Из опроса «РР»

«На подходе ко двору нужно пройти «слой» гаражей — остатки асфальта под ногами, грязь и ни одного фонаря. Если за тобой идут такие же граждане, тебе все равно не видно, кто это, а только слышно шаги. Паника накатывает. Сама, когда последний раз шла, напугала женщину впереди, теперь не хожу там вообще».

Мария Федорова, Самара
 

Тоннели и подземные переходы

Во время опроса многие признавались, что боятся тоннелей и подземных переходов: «Наряду с мостом тоннель является одним из древнейших городских сооружений, однако часто горожане не могут объяснить, почему они опасаются любых тоннелей — и подземных, и наземных деревянных, рядом со строительными объектами, днем и вечером. Иррациональный характер данных «мест страха» не находит опоры в реальном опыте… Напрашивается классическая психоаналитическая интерпретация тоннелей как способа мучительного путешествия, вызывающих ассоциации с «травмой рождения»».

Страх перед тоннелем жестко отпечатался и в культуре. Вспоминается фильм «Необратимость» (Irréversible, режиссер Гаспар Ноэ) — сцена самого продолжительного изнасилования в истории кино происходила именно в подземном переходе.
 

Из опроса «РР»

«Больше всего боюсь в Москве спускаться в подземные переходы ночью. В районе Сухаревской есть длинный переход; когда я жила там неподалеку, почти каждый день возвращалась домой поздно — и каждый раз мне было страшновато, а иногда и просто страшно».

Мария Скворцова, Москва
 

«Другие»

Один из главных концептов в исследовании Надежды Радиной — конфликт между «Я» и «другими». Эти самые «другие» мало похожи на существ со щупальцами из голливудских фильмов. Наш классический «Чужак» — мигрант из национальных республик. Но существует еще и «свой другой». Им может оказаться житель соседнего района, гопник, заключенный, больной, неформал, полицейский, да кто угодно, лишь бы он воспринимался как некто инородный, как «не-Я».

У опрошенных горожан страх вызывают места, где «других» слишком много. Например, рынки. Еще с древних времен туда приезжали купцы из других регионов и стран. Там же обитали всевозможные «другие»: нищие, юродивые, карманники, бродячие актеры. Средневековый горожанин не мог их воспринимать как идентичных себе, и этим он мало отличается от жителя современного мегаполиса.

Другой тип места, вызывающего страх, — «плохие районы». Они есть почти в каждом городе. Где-то это частный сектор, где-то — микрорайоны с дешевым жильем, где-то — кварталы, которые когда-то заселялись привозной рабочей силой (лимитой). Страх перед ними отчасти связан с реальной статистикой преступлений, а отчасти — со сложившейся городской мифологией.

Далеко не факт, что большинство «других» представляют реальную угрозу. «Как только начинает разворачиваться рассказ, выясняется, что чужаков обвиняют не в серьезных преступлениях, а в непонятном, культурно неприемлемом поведении», — уверяет психолог.

Она снова отсылает к психоанализу, который связывает демонизацию «другого» с подавляющим личность воспитанием ребенка, который, повзрослев, жестко раскалывает свой внутренний мир на «хорошего себя» и «плохого себя».

«Если мыслить в контексте психоанализа, именно этот процесс проекции «дурного» вовне может объяснить обилие мест в пространстве постсоветского города, которые населены «другими» — «плохими людьми» (гопниками, бандитами и т. п.), о которых известно, как правило, с чьих-то слов», — поясняет Радина.

Отдельно стоит выделить такую категорию «других», как полицейские. Те, кого опрашивал «РР», объекты, связанные с органами правопорядка, упоминали примерно так же часто, как места скопления мигрантов и районы, контролируемые гопниками.
 

Из опроса «РР»

«Там, где турникеты и скопление полиции: любое место становится опасным, в котором замечено больше двух полицейских».

Иван Низгораев, Москва
 

«Поселок Забазный находится в черте города, но населен в основном спившимися пролетариями и бывшими сидельцами, наркоманами и алкоголиками. Ну и Дар-гора, цыганский поселок, сами, наверное, понимаете почему».

Гарик Довлатов, Волгоград
 

«Полицейские будки, такие маленькие киосочки, в парках стоят, например. Идешь мимо, и как-то неприятно становится. Не страшно, но не по себе. Странно, наверное. Ведь ничего плохого не делаешь, закон не нарушаешь, даже окурок, прости господи, в урну бросаешь. В Европе спокойно дорогу спрашиваю у полицейских, а к нашим даже подходить лишний раз не хочется».

Александра Попова, Новосибирск
 

««Шанхай Сити молл» (торговый центр на месте существовавшего с 1992 года китайского рынка «Шанхайка». — «РР») — очень много нерусских детей лет пяти, которые увязываются за тобой и могут пройти достаточно далеко, агрессивно выпрашивая денег. Страшно, когда агрессия от детей исходит. И, конечно, много нерусской речи — там не чувствуешь себя в родной стране. А находится этот молл возле центрального рынка, в самом центре города».

Даша Федорова, Иркутск
 

«Район Медведево — люди с вилами и топорами по улицам ходят».

Алексей Ельцов. Бологое
 

«Места движений и перемен»

«Итак, «другие» своим присутствием «помечают» места иррационального страха: страшно там, где они бытуют. Кроме этого, в рассказах о «страшных местах» в городе постоянно встречаются темы, описывающие «места движений» как пугающие без рациональных объяснений. Эти «страшные места» воспринимаются как каналы поставки «других» и чужаков, то самое приграничье, грозящее переменами и неизвестностью», — сообщается в статье.

Через вокзал в город попадают мигранты, иностранцы, жители других городов и сел. Да и перемены в жизни самого человека часто бывают связаны именно с вокзалом, что усиливает волнение. Дополнительные опасения внушают все те же тоннели, крупные механизмы и прочие атрибуты вокзальной жизни.

Хотя здесь Радина не ссылается на психо-аналитиков, наследникам дедушки Фрейда, конечно, есть что сказать. В их трудах поезд и вокзал нагружены всевозможной символикой. Тут и смерть, и половой акт, и прочие ужасы. Кстати, говорят, что Фрейд очень боялся ездить в поездах.
 

Из опроса «РР»

«Вокзалы и места вокруг них хронический ужас во мне пробуждают (особенно Курский!)».

Кристина Червенка, Москва
 

«Площадь Трех вокзалов, Курский вокзал. Я там всегда на стреме».

Надежда Боровик, Москва
 

«Места разрушений и смерти»

«Традиционно в число «страшных мест» попадают места разрушений и места, напоминающие о существовании смерти <…> Городская жизнь современного российского города вытесняет все напоминания о смерти: крышку от гроба, маркирующую жилище умершего человека, не ставят у подъездов многоквартирных домов, покойников, как правило, перед похоронами не возвращают в их прежнее жилище из моргов, отправляя сразу на погост. Смерть сама становится как бы «исключенной» и потому пополняет ряды «других»», — считает Надежда Радина.

Наш опрос показал, что особенно болезненно люди воспринимают места, напоминающие о политических репрессиях. На зловещий облик смерти здесь накладывается еще более зловещий образ убивающего государства.

Разрушенные или полуразрушенные здания — это тоже своего рода смерть: мертвый дом является «другим» по отношению к еще живым домам, к которым привык человек.
 

Из опроса «РР»

«Лубянская площадь, однозначно. И еще Дом на набережной. Потому что страшно. До сих пор».

Анастасия Дыминская, Москва
 

«Мемориал жертвам политических репрессий в Пивоварихе, правда, это не в самом городе, но совсем от него недалеко. Там просто жуткая и печальная атмосфера, деревья почти не дают новых листьев, даже весной. Почва идет волнами. А лес растет прямо на костях, потому что не всех убитых скидывали во рвы».

Даша Федорова, Иркутск
 

Безлюдные места

Тут тоже генетика берет свое. Отсутствие рядом людей автоматически воспринимается как угрожающий знак. На полусознательном уровне прокручивается схема: если остальные сюда не идут, то, значит, и мне не стоило бы. К беззащитности и уязвимости добавляется и усиленное чувство одиночества, которое так тяготит горожан.

Надежда Радина вводит еще одно концептуальное понятие: «негород». Сюда относятся и промышленные районы (особенно заброшенные), и гаражи, и пустующие дома. Почти из той же серии парки и лесные массивы: там повсюду мерещатся маньяки и всякие «другие».

В сознании многих горожан соседствуют два противоречащих друг другу убеждения: все считают, что зеленых насаждений должно быть больше и нужно вплоть до баррикад отстаивать каждое дерево. Но при этом парк воспринимается как одно из самых страшных мест города.

Конечно, в страхе перед парками и пустырями есть и рациональное зерно. Нападение преступника гораздо логичнее представить себе здесь, чем на оживленной улице. Радина пишет: «Есть большое искушение рассматривать лесопарки и парки, достаточно часто описанные в интервью как особо страшные городские места, в контексте иррационального страха, ссылаясь на родные сказки, вспоминая архетипы и представляя, вслед за В. Я. Проппом, лесопарки и парки как «область бессознательного» горожан. Однако горожане настолько подробно, с примерами поясняют причины, по которым включили парковые зоны в число «страшных мест», что любые психоаналитические интерпретации оказываются избыточными».
 

Из опроса «РР»

«Самое неприятное место — разворот у гаражей и пустырь. Заросло все, а я помню, как там была детская площадка».

Антонина Дурманова, Боровск
 

«Новосибирский Академгородок бывает страшен в темное время суток из-за обилия лесов, тропинок и периодически заезжающих пацанов из Искитима и Бердска. Но сам, сколько ходил, никого не встретил. Страх темноты: каждое дерево, каждый кустик похож на какого-то чертика из страшного фильма».

Иван Поликарпов, Новосибирск
 

«Места рядом со станцией Водники. Она окружена лесом, через который ведет тропинка, где постоянно крутится много узбеков и им подобных, причем явно некультурного вида. А через небольшой ряд деревьев от станции — болото и старинные избушки».

Олег Фея, Долгопрудный
 

Транспорт

Средства передвижения страшны и внутри, и снаружи. Пешеходы постоянно ощущают опасность со стороны водителей. Этот страх усиливается с каждым днем благодаря громким автоавариям, в которых пострадали прохожие.

Пугающими кажутся и салоны автобусов. Когда транспорт перестает быть внешней угрозой, появляется угроза внутренняя — карманники, хамы, террористы. Если копнуть глубже, то здесь дело еще и в постоянном нарушении личного пространства, которое происходит в переполненном автобусе или поезде. Можно покопаться еще глубже и добраться до всяких психоаналитических комплексов, но лучше этого не делать.

Что самое характерное — никто не назвал в качестве «места страха» салон своей собственной машины. А ведь шанс пострадать в ней куда выше, чем на пешеходном переходе. Вот что значит личное пространство.
 

Из опроса «РР»

«Нерегулируемые пешеходные переходы и места, где дорогу от тротуара отделяет очень низкий бордюр. Водилы очень любят в последний момент решить не пропускать пешехода и поддать газу или начать заезжать на тротуар прямо сквозь гуляющих там пешеходов».

Источник:rusrep.ru

Фото:rusrep.ru

we-enter